Лето висело над городом тяжёлым маревом, асфальт дымился, а я ехал по пустынной дороге, щурясь от солнца. Вдруг заметил её — у обочины, тоненькую, как тростинка, лет восемнадцати. Юбка короткая, чёрная, едва прикрывает бёдра, топ алый, обтягивает грудь, каблуки высокие, шпильки блестят, как ножи. Она стояла, чуть покачивая бедром, и оглядывала машины — не ждала кого-то конкретного, это было ясно по её взгляду, цепкому, но равнодушному. Я притормозил, опустил стекло.
— Привет, — бросил я, стараясь звучать небрежно.
— Приветик, — она улыбнулась, обнажив белые зубки, и наклонилась к окну, так что топ натянулся, показав край кружевного лифчика.
— Что тут делаешь?
— А ты не знаешь? — её голос был сладким, с лёгкой хрипотцой, глаза — зелёные, с длинными ресницами — блеснули насмешкой.
— Догадываюсь. Сколько возьмёшь?
— Двести.
— Охренеть! — я присвистнул. — За такие бабки можно пятерых на час снять.
— Я не на час, — она выпрямилась, уперев руку в бедро, юбка задралась ещё выше, открыв полоску загорелой кожи. — Я на весь вечер. Поверь, за час мы не управимся, какой бы ты ни был жеребец. И со мной можно всё — любое твое желание, без тормозов.
— Прямо всё? — я прищурился, чувствуя, как в груди загорается искра. — И в жопу?
— В жопу — обязательно, — она рассмеялась, низко, гортанно. — Обожаю это. Только не калечить и не убивать. А если хочешь меня пошлёпать или пожёстче — пожалуйста, я такое люблю.
— Ну, залезай, — я кивнул на дверь, и фантазия уже понеслась вскачь, рисуя картинки одна горячее другой.
Она плюхнулась на переднее сиденье, запах её духов — что-то фруктовое, с ноткой ванили — заполнил салон. Звали её Настя. Лицо простое, чуть деревенское, с мягкими щеками и россыпью веснушек на носу, но фигура — огонь: талия узкая, грудь полная, третьего размера, колени круглые, кожа гладкая, как сливки. Пока ехали, она трещала без умолку — про музыку, про жару, про то, как любит танцевать до утра. Её голос звенел, как колокольчик, но под этой болтовнёй чувствовалась уверенность, будто она знала, как держать мужика на крючке.
Я, будто невзначай, уронил руку с рычага передач ей на колено — кожа горячая, чуть липкая от жары. Она не отстранилась, только улыбнулась, накрыв мою ладонь своей — маленькой, с короткими ногтями, покрытыми розовым лаком. Потом вдруг схватила мою руку, задрала юбку и сунула мне прямо в трусики. Я замер, чувствуя гладкий, выбритый лобок и её пизду — тёплую, уже влажную, губы мягкие, скользкие под пальцами. Я шевельнул рукой, лаская её, и она выдохнула, прикрыв глаза. Потом вытащила мою ладонь, вернула на рычаг и, отодвинув трусики — чёрные, кружевные, — начала тереть себя сама. Её пальцы двигались быстро, уверенно, она засунула их внутрь, глубоко, с тихим чавкающим звуком, а потом вынула, поднесла к губам и начала облизывать, посасывая, глядя на меня с лукавой улыбкой. Запах её соков — резкий, мускусный — ударил в нос, и я чуть не въехал в бордюр.
Сигнал сзади вернул меня к реальности. Я вцепился в руль, но глаза то и дело косили на Настю. Она бросила своё занятие и переключилась на меня — её рука легла мне на ширинку, сжимая хуй сквозь джинсы.
— Ух ты, какой крепыш! — хихикнула она, сдавливая его и яйца, её пальцы были цепкими, почти грубыми.
Мой хуй отозвался сразу, дернувшись и твердея, натягивая ткань. Настя наклонилась, и я почувствовал, как её зубы впиваются в меня через джинсы — не больно, но остро, с каким-то диким напором. Она кусала то хуй, то яйца, сжимала их рукой, и я, стиснув зубы, гнал машину быстрее, мечтая только об одном — оказаться дома. По дороге заскочил в круглосуточный: схватил пару плиток шоколада, гроздь бананов и три бутылки красного вина — на всякий случай, для настроения.
Дома я втащил её в квартиру, захлопнув дверь, чтоб соседи не пялились. Настя прошла в гостиную, пока я рылся на кухне, доставая бокалы и штопор. Вернувшись, застал её на коленях посреди комнаты — голую, если не считать трусиков, которые едва прикрывали её пизду. Её грудь колыхалась, соски тёмные, твёрдые, кожа блестела в свете лампы, как полированный мрамор. Она сидела на пятках, волосы распущены, падают на плечи золотыми волнами.
— Иди сюда, мой сладкий, — она поманила меня пальцем, её голос был как мёд, но с острым привкусом. — Для начала я отсосу тебе так, что звёзды увидишь.
Я шагнул к ней, поставил бокалы на журнальный столик — стеклянный, с потёртым краем — и начал открывать вино, пока Настя расстёгивала мои джинсы. Она стянула их вместе с трусами одним рывком, и мой хуй вырвался наружу — твёрдый, с влажной головкой, качаясь перед её лицом, как маятник. Она схватила его, сжала у основания, её пальцы были горячими, чуть липкими.
— Какой красавчик, — промурлыкала она, двигая кожицу вверх-вниз, любуясь, как головка то открывается, то прячется.
Она наклонилась, лизнула головку — медленно, языком, как кошка молоко, потом обхватила губами, посасывая, её рука дрочила ствол, сжимая его всё сильнее. Я протянул ей бокал, но она, вместо того чтобы пить, окунула мой хуй в вино — красное, терпкое, оно стекало по головке, капая на пол. Зрелище было диким: она болтала хуем в бокале, как ложкой, потом слизывала вино, причмокивая, её губы блестели, как лакированные. Я опрокинул свой бокал одним глотком, чувствуя, как вино обжигает горло, и смотрел, как она то макает хуй в вино, то сосёт его, заглатывая глубже, до горла. Мой член стоял колом, твёрдый, как железо, и она, осушив бокал, втянула его целиком, упираясь носом мне в лобок. Её голова двигалась яростно, слюна текла по подбородку, капала на её грудь, оставляя блестящие дорожки.
Я налил себе ещё вина, выпил, чувствуя, как жар растекается по телу. Положил руки ей на голову, запуская пальцы в волосы — мягкие, чуть влажные от пота, — и начал трахать её в рот, вгоняя хуй глубоко, до глотки. Настя хрипела, но не отстранялась, её язык тёрся о ствол, а пальцы перекатывали мои яйца, сжимая их, как мячики. Она пару раз выплюнула хуй, сплюнула на него — слюна была густой, тягучей, — растирая её по головке, и снова заглатывала. Я схватил её волосы, как поводья, и вдавливал хуй ещё глубже, чувствуя, как её горло сжимается, как она давится, но продолжает сосать. Иногда я замирал, нажимая сильнее, глядя, как её шея набухает, как глаза слезятся, и вытаскивал, давая ей отдышаться.
— Класс, продолжай, — выдохнула она, улыбаясь, её губы были красными от вина и слюны.
Она погладила мои бёдра, её рука скользнула между ног, пальцы нашли мой анус, лаская его круговыми движениями. Я раздвинул ягодицы, помогая ей, и она, облизав палец, резко вставила его внутрь — глубоко, одним движением. Жар и боль пронзили меня, хуй дёрнулся, и я кончил — мощно, не сдерживаясь, сперма хлынула ей на лицо, заливая щёки, губы, подбородок. Настя подставляла рот, ловя струи языком, её ресницы слиплись от белых капель, сгустки спермы висели на её коже, как воск. Я размазывал их ладонью, собирая и засовывая ей в рот, она жадно глотала, посасывая мои пальцы. Я сунул ей в глотку четыре пальца, давя на язык, и она фыркала, но не сопротивлялась, её глаза блестели, как будто ей нравилось быть на грани.
Зверь во мне проснулся. Я хотел больше — хотел боли, её боли. Хлестнул её по щеке — сильно, так, что голова мотнулась, сперма брызнула в стороны. Настя вернула лицо, глядя на меня с вызовом, и я ударил ещё раз, потом ещё, пока её щёки не запылали красным. Чтобы остудить, схватил бутылку вина и начал лить на неё — рубиновые струи стекали по её лицу, шее, груди, журчали, попадая в открытый рот. Она ловила вино языком, её руки мяли груди, теребя соски, кожа блестела, как мокрая глина. Вино кончилось, и тут я почувствовал, как мочевой пузырь ноет. Не думая, направил хуй на её лицо — золотая струя ударила ей в рот, брызги разлетелись, сверкая в луче света из окна. Настя глотала, её горло булькало, как ручей, моча текла по её подбородку, груди, животу, пропитывая трусики. Она жадно пила, но мочи было слишком много, и та лилась на пол, образуя лужу у её колен.
Я опустошил пузырь, а Настя, проглотив остатки, снова взяла хуй в рот, посасывая, пока он не встал опять — твёрдый, готовый.
— Хочу ебать тебя, — прорычал я.
— Давай, не тормози! — она вскочила на диван, раскинув ноги, её трусики — мокрые, прилипшие — я разорвал одним рывком, ткань треснула, обнажив пизду — розовую, блестящую от соков.
Настя раздвинула губы пальцами, показывая мне всё — клитор, дырочку, мокрую, ждущую. Я вонзил хуй, без прелюдий, и начал трахать — сильно, глубоко, чувствуя, как её пизда сжимает меня, как соки текут по моим бёдрам. Она мяла свои сиськи, стонала, её соски торчали, как гвозди. Я оттолкнул её руку, сжал грудь — сильно, до боли, — потом другую, сдавливая их, как тесто. Настя кричала:
— Сильнее, давай, мни их!
Я хлестал её по сиськам, по лицу, ладонь горела, а она только орала:
— Ещё! Еби меня, не останавливайся!
Я терял контроль, удары становились жёстче, её кожа пылала красным, но она подмахивала бёдрами, ловя мой ритм. Схватил её за жопу, перевернул на диване — теперь я сидел, а она прыгала на мне, её сиськи болтались перед лицом, пизда скользила по хую, горячо, влажно, с чавкающим звуком. Я бил её по бёдрам, кусал соски, впиваясь зубами, пока она не взвизгнула. Мои руки сдавили её горло — не до смерти, но крепко, её глаза закатились, но она скакала быстрее, её пизда сжималась, пульсируя в оргазме. Она царапала мне грудь, оставляя красные полосы, и орала, как будто её резали.
Я скинул её с себя, швырнул на диван. Настя встала раком, подставляя жопу — круглую, с блестящей от пота кожей. Я вонзил хуй в её анус — резко, без смазки, чувствуя, как туго, как больно, но она только застонала, виляя задницей. Я долбил её, держа за бёдра, её рука тёрла пизду, пальцы скользили по клитору. Она обернулась, её глаза горели:
— Чё пялишься, сука? — и я влепил ей по губам, так, что голова мотнулась.
Я бил её — по лицу, по жопе, по спине, — а она кричала, требуя ещё. Схватил за горло, сжал, насаживая её на хуй, потом за волосы — длинные, спутанные, — потянул так, что шея выгнулась. Её жопа сжимала меня, как тиски, и я чувствовал, как она кончает, как её тело дрожит. Отпустил волосы, сунул пальцы ей в рот, растягивая его, как резину, — два пальца с одной стороны, два с другой, тянул, пока она не заорала, извиваясь, как змея. Мой хуй горел, жопа была тугой, горячей, и я кончил, заливая её кишку спермой — горячей, густой, чувствуя, как она стекает внутри.
Мы замерли, тяжело дыша, её тело осело на диван, моё — на неё. Настя дышала хрипло, её волосы липли к лицу, кожа была мокрой от пота, вина и мочи. Я смотрел на неё, и зверь внутри затих, оставив только жар и пустоту.