Родительское собрание в конце года — это как последний уровень в игре, только без сохранения. К девяти вечера школа затихла, коридоры вымерли, а мы с Ирой остались в её классе, разгребать этот ад. Не то, чтобы мне это было надо, но, чего уж там, я за ней уже больше года ухаживаю и оставить одну с горой работы просто не мог. Столы завалены конспектами и рабочими тетрадями, на доске кривыми буквами написано «Итоги года», а в воздухе висит запах мела и старого чая. Я, Андрей Викторович, историк с вечной стопкой непроверенных контрольных, и Ирина Сергеевна, химичка с острым языком и попкой, от которой даже выпускники шеи сворачивают, когда она в своих узких платьях чертит формулы.
Ира сидела за столом, теребила карандаш, её русые волосы выбились из косы, очки в тонкой оправе сползли на нос, а кофта натянулась на груди так, что пуговицы трещали по швам. Она выдохнула, швырнула карандаш к шкафу — тот стукнулся о дверцу — и глянула на меня своими зелёными глазами, как кошка на мышь:
— Андрей, если я щас не отойду от этого дерьма, я все эти тетради в окно выкину или подожгу.
Я хмыкнул, потирая шею — после дня лекций спина ныла, как после штурма Бастилии.
— Давай, Ир, отходи, — я подмигнул, — пока я тебя с урока не выгнал за поведение.
Она фыркнула, встала, грациозно, как на уроке у доски, и шагнула к шкафу с реактивами, расстёгивая кофту — пуговицы щёлкали, ткань сползла с плеч, открывая чёрный лифчик, сквозь тонкую ткань которого выпирали соски, острые, как вопросы геополитики в первой половине 20-го века. Я присвистнул, член в штанах зашевелился, натянув брюки. Ира прислонилась грудью к шкафу, чуть выгнулась, и в одно движение отстегнула строгую юбку, обнажая бёдра и синие трусики, уже промокшие там, где надо.
— Чё, Ир, прямо в классе, где ещё утром сидели юные и невинные ученики? — я рванул к ней, скидывая пиджак — тот шмякнулся на стул, туфли звякнули у подъёма. Она только ухмыльнулась, качнув попкой, как будто дразня: «Докажи теорему, историк». Я схватил её за талию, рванул трусы вниз — они соскользнули до колен, она чуть расставила ноги, насколько позволяла ткань, а я прижался сзади, расстёгивая ремень. Член выскочил, горячий, твёрдый, ткнулся в её попку, и я вошёл одним рывком — резко, глубоко, она наклонилась вперёд, упираясь в шкаф всем весом, чтоб не рухнуть.
— Трахай, Андрей, не тормози! — Ира выдохнула, вцепившись в полку, пальцы сжали край, её голос дрожал от злости и кайфа. Я врубил скорость, долбя её сзади, каждый толчок — как удар молотом, её попка хлопала о мой пах, киска текла, горячая, липкая, обхватывала меня так, что я рычал, как на уроке про Куликовскую битву, когда один оболтус упомянул в событиях Наполеона. Она прогнулась сильнее, волосы упали на лицо, очки на цепочке стучали о стеклянные банки, а я держал её за бёдра, вгоняя глубже, пот стекал по вискам, рубашка липла к спине.
— Год закрываем, Ирка! — я пыхтел, наклоняясь к ней, языком лизнул её шею, солёную от пота, её запах — цветочный, с ноткой химии — ударил в нос. Шкаф скрипел, банки звякали, где-то за окном хлопнула ставня, но нам было пох. Ира застонала, громко, с каким-то хрипом, колени дрогнули, и я почувствовал, как она кончает — киска сжалась, словно выдавливая меня, соки брызнули по её бёдрам, капнули на пол.
Я выдернул член, развернул её лицом, толкнул на стол — она плюхнулась на журналы, откинулась на спину, закинув ноги мне на плечи. Вцепилась в края учительского стола, а я вошёл снова, глядя в её глаза — затуманенные, дикие, как после взрыва на лабораторной. Сиськи выскочили из лифчика, колыхались, я схватил её за грудь, сжал сосок пальцами, пока долбил, чувствуя, как она дрожит, стонет, мычит.
— Что, историк, только даты долбить умеешь? — Ира прохрипела, ухмыляясь, пальцы впились в мои плечи.
— А ты, химичка, только пробирки полировать? — я рыкнул, вгоняя глубже, стол затрясся, какие-то бумаги разлетелись по полу.
Она заорала ещё раз, ноги едва не сдавили мою шею, и я сорвался — выдернул хер, сперма рванула наружу, брызнула на неё, горячими струями, часть попала на шею, стекла по ключице, капнула на смятый доклад по Менделееву.
— Ну всё, пятёрка за год, — Ира сползла со стола, тяжело дыша, волосы липли к щекам, грудь блестела от пота и моего «зачёта». Я застегнул штаны, кинул ей трусы — она поймала, натянула, хмыкнув.
— Завтра педсовет, — я кивнул на бардак, где тетради валялись вперемешку с какими-то папками.
— Скажем, что ветер с окна надул, — Ира пожала плечами, поправляя лифчик. — Пойдём лучше чая выпьем, а то пересохло всё.
— У меня как раз коньячок появился интересный.
— Всем нужны пятёрки за год?
— И не говорите, Ирина Сергеевна, но в этот раз больше четвёрки я натянуть никак не мог, ха-ха-ха!
Мы свалили из класса, оставив этот хаос позади. В коридоре непривычно пустынно и тихо, она шла впереди, чуть шатаясь, но с довольной ухмылкой. Вот, что значит год на пятёрку закрыть!